Воспоминания (1954-57)
Дорога в «Ждановку», 1954 Начну
с того, что из-за моей серебряной медали меня направили в Военно-медицинскую
академию им. Кирова в Ленинграде. Как не странно, я почему-то не хотел
становиться медиком. Опять же, какие-то глупости. Ребята в «кадетке» почему-то
говорили мне: «Не, под твой нож не пойдем!» Непонятно, почему они решили, что я
обязательно стану хирургом?! Но не это главное. Для 18 летнего мальчишки (за
Тамбовским суворовским забором мы действительно оставались мальчишками, мало
понимали в гражданской, наружной жизни. Да что грешить, и сейчас, в зрелом,
мягко говоря, а лучше сказать в старческом возрасте, все мои родные кадеты, или
большинство из них, по моему мнению, так и остались мальчишками, в хорошем
понимании этого слова) чьё-то мнение, высказанное мимоходом, могло сыграть
решающую роль в дальнейшей судьбе. Так, мне кажется, случилось и со мной. Перед
отъездом в академию, в Москве, на Маяковке, где жили знакомые девушки Оксана с
Ирой и Иван Штыков – муж мамы Иры и близкий друг моего отца, когда Иван узнал,
что я еду в медицинскую, бросил такую фразу: «Это что, вот такие узенькие,
беленькие погончики?!?!» Так вот к моему нежеланию добавились эти
уничижительные штришки, и желание бежать из академии ещё больше окрепло.
Дембельский музыкальный вагон Поезд
с Ленинградского вокзала был типа электрички. Только сидячие лавки, да к тому
же и не было на него билетов, и вагоны были почему-то битком набиты. Я
втиснулся, каким-то образом, в тамбур, и так несколько часов ехал стоя. В
вагоне гуляли матросы, ехавшие в Ораниенбаум, как они называли – в Рамбов. Так
близко по звучанию с родным Тамбовом, что я проникнулся к матросам братской
любовью. Сквозь открытую дверь, мне было видно матроса, который играл на
аккордеоне. Ребятки были в небольшом подпитии, пели песни, чокались, выпивали,
к кому-то приставали. Нашли какого-то мужика, почему-то решили, что он шпион,
побили его и ссадили с поезда. Было весело, пьяно, дружно! Потом они заметили
меня, опять почему-то решили, что я играю на аккордеоне, может быть потому, что
я внимательно следил за игрой, не очень-то хорошей, этого матросика, усадили на
лавку, дали в руки аккордеон – и практически до Ораниенбаума я играл,
аккомпанировал и пел вместе с ними. От них я тогда впервые услышал и запомнил песню
А. Северного «Звёзды зажигаются хрустальные» (https://www.youtube.com/watch?v=bEgYF5WQNj8 ), которую полюбил и часто исполнял. Так
вот я попал в Ленинград впервые. В будущем этот город станет для меня родным и
близким.
А сейчас я подался в академию. Деваться мне было некуда. В академии
неожиданно встретился с Вовкой Яковлевым, он тоже кадет, только Саратовского
училища, а жили мы в одном доме, но в разных подъездах на Смоленской
набережной, в доме номер 2. Один кадет – это кадет. А два кадета – это сила! У
него тоже не было желания поступать в «академку». Нам предлагалось жить в
общежитии академии. Но после одного зазаборья, в другое не хотелось. Начали
решать, как быть. Вовка говорит: «У меня есть знакомый мужик, пойдем к нему,
может примет к себе на квартиру». С горем пополам нашли адрес. Звоним в дверь.
Открывает мужик, смотрит подозрительно. Вовка начинает путано объяснять, что
кто-то, когда-то у него был проездом, а мы знакомые того самого проезжего.
Мужик говорит: «Ладно, заходите. Но живу я один, кормить вас нечем, соображайте
сами, а мне, чтобы была водка, тогда денег с вас брать не буду». Мы переглянулись,
какие-то деньги у нас были, и согласились. Задача была такова: Завалить
собеседование и забрать на руки документы. Так началась наша жизнь в
Ленинграде. Мужик пил постоянно. «Ну, ребятки, живете у меня, не обижайте,
давайте со мной!» Вот так и мы с ним. Не исключалось это и утром. Приходили в
академию в подозрительном для приемной комиссии состоянии. Но это сыграло нам
на руку. И хоть долго с нами не хотела расставаться академия, но мы своего
добились и к концу месяца получили документы на руки. С академией мы, как
говориться, «расплевались», и надо было что-то делать дальше. Я хотел поступать
в МАИ. Но не радовала перспектива жить с матерью и ее очередным мужем в одной
комнате на Новослободской улице. Как там заниматься, я не представлял. Мать с
моим старшим братом к тому времени разменяли нашу смоленку на Новослободскую и
Станиславского, по одной комнате. Кстати, при этом размене, почему-то мать меня
выписала из комнаты, о чем я узнал, когда при увольнении из армии чуть не
потерял Москву, так как не имел московской прописки. Конечно, у меня не хватило
тогда ума податься в Ленинградский авиационный. Получить общежитие и учиться
себе спокойно. Сейчас бы! Ну, все так просто! Но тогда! К тому же силы уже были
на исходе, денег не было практически, остались копейки только на хлеб, и то на
один раз в 3 дня. Мы с Вовкой голодали. Мужик нас не кормил, мы его не поили, и
он постоянно намекал, чтобы мы убрались. Но решений пока не было, и мы упорно
цеплялись за это место. Неожиданно появились Борька Догадин и Славка Кудинов,
которые соблазнили меня поступить в Военно-морскую медицинскую академию. Да,
это немного другое! Море! Море! Разные страны! И я дрогнул. ПОШЛИ! Но, к
сожалению, или к счастью, меня из-за зрения не пропустили. Слава и Борис
поступили, закончили и успешно трудились в области медицины. Слава заведовал
Московской Центральной военно-медицинской поликлиникой ВМФ, а Борис, примерно,
тем же на Дальнем востоке. Мужик нас выгнал из квартиры. И мы оказались на
улице, голодные, 3 дня не жравшие, исхудавшие до неузнаваемости. Когда приехал
в Москву, мать, увидев меня, чуть не упала в обморок и залилась слезами: «как
блокадник». А будучи на Неве, на пляже возле Петропавловки, попробовал сделать
стойку на руках (гимнаст!), потерял сознание и свалился на песок. Голодный
синдром! И вот, где-то в центре Ленинграда, сидим на скамейке, без мыслей,
кроме еды, и желаний. И вот он – ангел спаситель в лице нашего тамбовского
кадета, «дяди Володи» (Вовки Преснякова). Чё сидим? Чё такие костлявые? А,
жрать хотите! Щас будет! Смотался, приносит 2 здоровенных горчичных батона и
кулёк ленинградских батончиков!!! С тех пор батончики одни из самых любимых
конфет! Сидим – говорим. А вы куда? Никуда. А академия? Расплевались. Айда с
нами в Ленинградское ВИОЛКУ им. Жданова, туда наши, кадеты-тамбовчане, 10
человек записались! Выдают деньги и отпуск на месяц! Вот это ДА! Так
определилась моя дальнейшая судьба. Взял билеты на утренний поезд, других не
было. Вокзал на ночь тогда закрывали, на улице дождь, слякотно. Чтобы скоротать
время, пошли смотреть, как разводят мосты. До утра промок насквозь,
простудился. В поезде на второй полке, голова на чемоданчике. Так и проснулся
со свернутой набок шеей. А дальше, как и говорил – материнские слезы. За месяц
отъелся, отоспался и был готов к училищу.
Учеба, 1954-1957 В
сентябре, по предписанию, приехал в училище. Всех новоприбывших распределили на
2 группы: кадетов и бывших военнослужащих оставили на «окарауливание» в
училище, а остальных отправили в лагеря, в Куземкино, под Ленинградом. Наша
задача заключалась в следующем: на третьем этаже учебного корпуса находились
какие-то шмотки, а мы их как бы охраняли. Караулили по 4 часа, потом 4
бодрствовали, потом 4 спали. И так месяц до начала учебы. Для меня месяц
пролетел быстро и безболезненно. В коридоре стояло пианино, и на время моего
дежурства ребятки его выкатывали к месту моей службы, и я 4 часа бацал на нем,
развлекая себя и благодарных слушателей. Затем потянулись серые дни учебы. Я
попал в техническую роту. Даже не знаю, что можно выделить интересного. Много
технических предметов, много военной техники, взрывного, минного дела. В общем,
армия, в самом тяжелом для службы понимании. Хуже учебного взвода в войсках.
Шкуру драли с нас здорово. Появились новые друзья и недруги. Кадеты держались
сплоченно и дружно. Не позволяли старослужащим по отношению к нам, мягко
говоря, никаких вольностей. Каждый отстаивал свою независимость. У меня был
такой случай: очередь за чем-то в каптерку, все в толпе толкаются, пытаются
пролезть вперед. Кто-то заезжает мне по голове (маленький ведь), нас
выталкивают в проход, и я обидчику навалял так (школа нашего тамбовского
тренера Володи Сонгина – 10 уроков бокса), что все меня стали уважать, и больше
со мной никто не решался конфликтовать.  | Появился друг – Генка Хан. Кореец с Дальнего Востока. Чем уж мы друг другу подошли, не знаю, но до конца училища держались вместе, вместе ходили по театрам и компаниям в Ленинграде, я брал его с собой в отпуск в Москву. Потом после окончания ЛВИОЛКУ наши пути разошлись, и мы потерялись. Последние годы я пытался его найти, но безуспешно. О судьбе его ничего не знаю. Три года в училище протекали по накатанной схеме. Учеба зимой, лагеря летом. Лагеря в Куземкино – страшное дело. Рядом болото. Комары жуткие. Лагерные палатки снаружи утром все были черными от комаров. На ночь раскрывали палатку, хлопали брезентовыми полами, пока не выгоняли всех комаров, быстро накрывали, чтобы много их, гадов, не налетело. И «п о т и х о н ь к у…» забирались в палатку. Стоять в карауле у Знамени – иезуитская пытка! Комары облепляют тебя со всех сторон. Отмахиваться не положено! И они живьем жрут тебя. Наблюдаешь, как он, паразит, опивается твоей кровью, разбухает, потом с трудом вытаскивает свой хобот и медленно, с трудом, взлетает! И так 2 года. Почему-то только на третий сообразили опылить болото. Стало их поменьше. |
В субботние дни, видимо, чтобы чем-то занять курсантов, устраивали уборку леса! Да уж! У б о р к а Л Е С А! Шишки собирали с дорожек, вокруг палаток. Так мы и прозвали субботу – «Шишкин день». Большое
впечатление у меня осталось от зимних учений под Ленинградом. Ночь. Лес.
Какая-то изба с нарами, где мы живем. Мороз под 30. Меня мучает чирей на спине.
Спать не могу. Выхожу в ночь. Красотища необыкновенная. Небо чистое, громадная
луна, дым от печной трубы – столбом в небо. Ёлки и сосны все в «куржаке».
Тишина жуткая! В Ленинграде тоже случалось, видеть что-то необыкновенное.
Климат ведь очень сырой. После оттепели, или зимнего тумана, дома пропитывались
влагой, а потом прихватывал морозец! Город становился серебристым, как в
кружевах! Незабываемое зрелище. Однажды нас закинули зимой на ученья, где мы
должны были окопаться и ночевать в окопах. Привезли, бросили. Копайте! И все
исчезли. Мы в валенках, в тут оттепель. Валенки промокли, ну, и конечно, ударил
мороз. Сначала мы и не думали копать окопы – ведь никого! Привалились на снегу.
Здорово, никто не командует, можно и поспать! Через часок, ноги промерзли, зуб
на зуб не попадет. Спасение – копать! К утру окопы в полный рост! Утром взошло
солнышко, пригрело, привалились к стенкам, принялись кемарить и ждать кухню.
Да, вкуснее макарон, которые привезла «полёвка», пожалуй, я долгое время есть
ничего не буду. Еще
зимние учения. Наверно, отряд обеспечения движения. Машины, тогда еще
попадались ЗИС-5. Кстати, отличная была машина по проходимости. Сидим под
тентом, ночь, холод, лавки вдоль бортов, человек по 7-8, дремлем. Рядом с
дорогой, обгоняя нас, идут танки. Вдруг, неожиданно для нас, танк разворачивает
почему-то башню, я сижу с краю у заднего борта, интуитивно ныряю под ствол
орудия, ору: «Головы!!!» – ребята тоже ныряют под ствол. Тент и половину
тентовых дуг машины пушка сносит. К счастью, никто не пострадал – небольшие
ушибы. Очень, ну, очень уж интересно, что было, если бы не успели нырнуть!
Летом, помню, вдвоем с Каяйкиным роем окоп под БАТ (здоровенная машина –
бульдозер на артиллерийском тягаче). Это что-то! Зарыть такую машину. Откуда были
силы!? Да ещё нормативы по времени. Может быть от конской колбасы, которую мы
покупали в магазине и ели – дешевая! Наверно, просто молодость. Кем нам только
ни приходилось работать за время учёбы в училище! И дворниками (подметали улицу
вокруг жилого корпуса, который был напротив Ленинградского цирка, на Фонтанке),
и грузчиками (грузили и выгружали разные продукты, уголь). Курсанты! Интересный
случай. Грузим угольную пыль в машины. Кому, зачем – неизвестно. Лень, не
торопимся, «солдат спит, служба идет», как говориться. Взводный: «Ну, курсанты,
давайте же! Что, как варенные? – Устали, еле живы! – Давайте, давайте! И ушел.
Опять все стало. Подъезжает мужик на машине. Ребята нагрузите машину. Счас-с-с!
Жди-и-и! Дык я заплачу! 15 минут машина была полна! Первый опыт: товар – деньги
– товар! Далее магазин, та же колбаса, хлеб и какая-то вода. Что тогда уж пили,
не помню. Наверно, лимонад или газировку. Летом
для переправы рубили щиты. Ошкуривание, окантовка бревен с двух сторон, сбивка
щитов. Спешка, норматив, народу мало, подряд 36 часов, с перерывами на еду и
небольшой сон. Топор валится у всех из рук. Я спасался тем, что левша
переученный, но мог рубить с двух рук. Каторга! Так нас учили во всем.
Ротный оркестр В
училище, кроме основных занятий, я занимался художественной самодеятельностью.
В ту пору я неплохо играл на аккордеоне. Организовал маленький оркестрик:
аккордеон, гитара, мандолина, контрабас и ударник.  Кстати, какое-то время
ударником был у меня барабанщик от Эдиты Пьехи. Уж что он делал в училище, я не
знаю. Но какое-то время он играл с нами, а потом исчез. Заменил его Володя
Мичурин – и аккордеон был его личной собственностью. В училище не было
аккордеона, был баян, и как на безрыбье, я пытался его осваивать. Даже играл
«Бальный вальс» Б.Е. Тихонова (https://www.youtube.com/watch?v=hsQIEnUvDu0 ). Вещь
довольно техничная, и я еще удивлялся, что по пальцовке на баяне легче играть,
чем на аккордеоне. Играли в основном на слух. Все в ту пору известные вещи мы
как говорится – бацали. Были у нас певцы, которым мы аккомпанировали: Толик
Меньшов – саратовский кадет и наш тамбовский – «дядя Володя» Пресняков. Песни
были разные, модные тогда. Пресняков, когда пел песню «американского
безработного», выходил в плаще и шляпе, подсвеченный прожектором! Большой,
немного, как бы сгорбленный, с небольшой хрипотцой в голосе! Очень эффектно!
Разучивал песни Ива Монтана на французском языке: «Песня французского солдата»,
«Опавшие листья» (https://www.youtube.com/watch?v=D1vM4u882fM ), «Хорошо» (https://www.youtube.com/watch?v=SAziFOhsXbM ). Французского
он не знал, и я ему писал французские слова русскими буквами. Он разучивал и
так исполнял. Толик Меньшов великолепно читал стихи К. Симонова «Пять страниц».
Мы заслушивались. Вообще у Толика был великолепные музыкальная память и слух.
Он на лету схватывал все. И голос! После училища мы вместе служили в ГДР, в
городе Эберсвальде. Я от него много взял по музыкальной части. Там мы тоже
организовали самодеятельность. Вообще были в ЛВИОЛКУ феномены. Был курсант,
по-моему, Юрьев, который «играл на зубах пальцами», и довольно сложные вещи.
Например, «Танец с саблями» А. Хачатуряна (https://www.youtube.com/watch?v=XL2bxYt9PK0 ). Для меня
была загадка, как он менял положение губ, мог производить так точно ноты! В
1956 году вышел на экраны великолепный фильм «Карнавальная ночь». Практически
все вещи из фильма я играл и ребята со мной вместе. В этом же году у курсантов
была стажировка в войсках. В основном, все и уезжали по разным войсковым
частям, кроме электротехнического взвода, в котором училась вся наша
самодеятельность, кроме меня – я был в техническом взводе. Так вот ребята пошли
с ходатайством к начальству, чтобы меня отправили вместе с ними на практику, на
военную ремонтную базу в город Горький. Уж, какие доводы подействовали, не
знаю, но мне повезло и вместо войск – ремонтная база. Город Горький, наша
практика – это целая история! Мы приехали в парадной форме, нас пригласили
выступить на концерте в Горьковском строительном институте. От музыки из только
что прошедшего фильма «Карнавальная ночь», которая была у всех на слуху,
которую мы оркестром исполняли, от нашей парадной униформы, да и, конечно от
нашей молодости, все были, особенно девчата – студентки, в восторге. А после
нас выступала труппа московского цирка. Так вот у них то ли заболели, то ли еще
что-то случилось с теми, кто должен был обеспечивать им музыкальное
сопровождение их номерам, они остались без оного. Обратились с просьбой ко мне
– для музыкального сопровождения. Я и тогда уже много импровизировал, поэтому согласился.
И мы оркестром час-полтора им подыгрывали. Все прошло удачно, циркачи были
довольны, мы тоже. Эффект оказался неожиданным. По Горькому поползли слухи:
«Приехали московские артисты!» И нас начали приглашать направо и налево
выступить с концертами. И вот в свободное от практики, вечернее время, мы
гастролировали по различным учреждениям и организациям. Довольно успешно, за
исключением последнего концерта. Кстати, во время выступлений к нам
присоединился скрипач – курсант Горьковского училища связи, который неплохо
вписался в наш оркестр. В Горьком зима, сугробы выше роста, мороз под 30.
Всегда было трудно добираться до места выступлений, в основном пешком. Так вот
последний позорный, как я его называю, для нас концерт, в строительном
техникуме, особенно на фоне тех блестящих. Случилось страшное! Неся за спиной
аккордеон, Вовка Мичурин поскользнулся, грохнулся, аккордеон вдребезги. Мы
пригласившим нас девчонкам – простите, не сможем, разбили инструмент. Они – все
равно, приходите, может быть на гитаре? Не, девочки, без аккордеона не будем.
Ну, приходите просто потанцуем! Х-о-р-о-ш-о, п-р-и-д-е-м! Пришли. Кто куда. Кто
танцевать, кто уединяться. Ко мне привязался солдатик – дембель. Пойдем ко мне,
выпьем, душа горит, только приехал. Дома много, да не с кем. Уж чем я ему
понравился, не знаю. Долго упирался, потом говорю Вовке Преснякову – дел вроде
нет, пойдем. Он – ты иди, у меня девчонка, я потом за тобой заскочу. Ну, я и
пошел. Выпили с дембелем прилично. Вдруг появляется Пресняков. Михалыч (так
меня называли в училище), пошли давать концерт, девчонки где-то раздобыли
аккордеон. Я ему – да Володь, не могу, выпил. Михалыч – сможешь! Не, не пойду!
Меня в охапку и в техникум. Дают в руки аккордеон. Начинаю проверять – бас и
аккордов ряд «ре» не работает, и еще что-то, уж не помню, я говорю – не смогу
на таком играть, «ре» – моя основная тональность, да и выпил. Давай, говорит,
девчонкам уже пообещали, да и труд по добыче аккордеона надо оправдывать. А
дальше тот тихий «УЗАС», от которого до сих пор не могу отойти и простить себя
за то, что согласился. Хотя, что там согласился, меня и не спрашивали. И вот
отрывки из провалов памяти. Стою у доски в аудитории техникума. Мои рядом, тоже
в небольшом подпитии (а что выступать не будем, аккордеона нет, расслабимся
немного). Пресняков поет, мы не ахти как аккомпанируем. Растягиваю меха,
откидываюсь на доску. В общем, позор! В какой-то момент осознаю, что рядом
появился наш скрипач. Я растягиваю вместе с ним начало тогда модной вещи
«Вишневый сад». Потом провал. Сколько мы так халтурили, не знаю. По рядам пошел
шумок – так это другие артисты… Жаль конечно. Но, что в молодости не
«натворяли»! Аккордеон отремонтировать не смогли и от дальнейших приглашений
отказывались.
Практика Сама
практика на окружных складах инженерной техники заключалась для нас в
следующем: привозили в ремонт фордовские двигатели, которые тогда стояли на
малых плавающих автомобилях (МАВ), мы их разбирали, проводили дефектацию,
ремонтировали (в основном вручную притирали клапана, седла и т.д.) детали,
собирали и обкатывали. Впервые там столкнулся с экономикой. Мы работали в цехах
вместе со штатными рабочими. Они занимались ремонтом двигателей и мы. Так вот –
у них норма, сейчас точно не помню, да и не в этом собственно, дело, допустим 4
двигателя в месяц. А мы ба-бах, за неделю движок. Я к работягам. Что ж это вы.
Мы то неопытные, а вы – то профи! А они, дурак ты, ничего не понимаешь. Как не
понимаю, сделаете больше – больше заплатят. Дык, конечно! Но через месяц
поднимут расценки, и будем вкалывать в 2 раза больше за те же деньги! Вот так
познавалась жизнь по ту сторону заборов, за которыми я все время находился.
Каждый день мы одевали телогрейки. В начале они были совершенно новые, а в
конце нашей практики все замасленные. Мне практика очень понравилась. Я себя
чувствовал, прям таки рабочим человеком. Потом, новый для меня город, Волга,
которую раньше знал только по учебникам и по песням. Но месяц пролетел и снова
учеба. 2015.10.29
Гимнастика Все
3 года учебы в ЛВИОЛКУ я был чемпионом училища по гимнастике. У меня был
прекрасный ленинградский тренер капитан Кабаков. Уж что он во мне нашел, но он
настоял и отправил меня в Ленинградский дом офицеров в секцию мастеров, в
которой были и бывшие олимпийские чемпионы. Помню первую тренировку. После
разминки я уже был никакой, весь «в мыле». У меня в ту пору была хорошая
акробатика, я выполнял элементы высшей категории. Неплохие прыжки через коня.
Но конь – махи – для меня – «чистый гроб». Он меня всегда подводил. Но, Кабаков
меня немного натаскал на этом снаряде, и результаты стали значительно лучше.
Занятия в ЛДО ещё мне помогали в том, что к ежегодным парадам в честь Великой
Октябрьской революции наше училище готовилось по утрам на площади, топая и
поднимая «гусиным шагом» ноги, по 2 часа (училище считалось одним из самых
лучших по прохождению на параде), а я был от шагистики освобожден и ходил на
тренировки. Но начинались лагеря, тренировки заканчивались, и начиналась
лагерная жизнь. И как пелось тогда в нашей песне: «В лагерях комары, пилы,
грабли, топоры, и работа до ночной поры». И вот, по прошествии довольно долгого
времени без тренировок, Кабаков меня вытаскивает на сборы в Ленинград за неделю
до соревнований на первенство Ленинградского ВО. Неделя нагрузок – и
перетренировка. Спортсмены знают – что это такое. Руки не поднимаются, тяжесть
во всем теле, боли. Как говориться – приехали! Кабаков ругается – куда ты
смотрел!? Себя что ли не знаешь! Свалился на мою голову! Всё! К снарядам не
подходить до соревнований, может, попадешь во второй поток, а там, как
получится. Два дня безделья – и первый поток. Видимо, все – таки восстановился
– в потоке первое место. А дальше началась райская, незабываемая жизнь. Жду
результатов второго потока, бездельничаю. Кормлюсь в ресторане! Нам давали
талончики, на которые можно было набирать из прейскуранта то, что тебе
хотелось. Многие ленинградцы, которые участвовали в соревнованиях, кормились
дома, а талончики сплавляли мне! Была лафа! Я набирал сметаны, вина и еще много
чего вкусненького, о чем в нашей курсантской столовке можно было только
мечтать. Последнее время там нам, почти ежедневно на ужин давали треску,
довольно здоровенные куски, практически несъедобные (как поговаривали – из
запасов времен царского режима). Мы ими почему – то измеряли время до окончания
училища – примерно так: «Осталось ещё, примерно, полтора километра трески!» Но
все хорошее быстро кончается. Отвыступался второй поток, меня по баллам никто
из него не обошел, первое место по округу. Ну, и снова лагеря, лагеря. 
Встреча на даче В
училище давали по праздникам балы, с приглашением ленинградских девчонок. Мир
оказывается, очень тесен. Уже много лет спустя, пенсионером, в деревне Новинке,
Новгородской области, в которой я провел много-много лет, воспитывал там
внуков, встретил очень симпатичную женщину из соседнего деревенского дома –
Раечку. Что- то показалось в ней знакомое. Вообще в Новинке, местных жителей
практически не осталось. Жили, как нас называли местные, дачники из Москвы и
Петербурга. Так вот, Раечка – из Питера. Уже много лет спустя, когда ближе
познакомились, я ей говорю, что не могли мы где-то встречаться? Слово за слово
– я, говорит она, часто бывала в вашем училище на ваших концертах, и моим
другом был курсант вашего выпуска. Вот так! Хоть мелочь, но приятно! Так мы
выступали, танцевали, знакомились, расставались.
Лейтенантский отпуск Но
вот и октябрь. Выпуск. Одели нас в парадную форму, выдали пистолеты «ТТ» и
кортики. Ходим по Питеру в парадных, из серого сукна шинелях, пистолет
почему-то не в кобуре, а за отворотом шинели! Молодые, самонадеянные, ожидающие
необыкновенной, видимо, судьбы. Кадетов, в основном распределили за рубеж. Кого
в Польшу, а меня в ГДР, в город Эберсвальде, на должность командира взвода
инженерной разведки. Но ещё предстоял отпуск в Москве. Последняя ночь почему-то
в учебном корпусе ЛВИОЛКУ, на голых пружинах кровати, под плащ-накидкой. Утром
удивился – весь мокрый от пота. Тогда ещё не знал, накрылся с головой, надышал.
А плащ оказывается, не пропускает воздух!  | Далее Москва. Со мной в Москву приехал Генка Хан. Этот отпуск мы провели вместе. Затем растерялись, и сколько потом я ни пытался его найти – не получилось. Снежный, морозный московский ноябрь! Мамка нас пригласила куда-то за город, на какой-то праздник, к родственниками. Не удалось сразу отбиться. Поехали. А нас ждали Оксана и Ира. Гуляем по ул. Горького, я оправдываюсь, что нам надо уехать, мама пригласила, она в обиду, что-то, вроде, – ну и катитесь! Странно, но это сослужило для нас с ней, хорошую службу. На первом курсе училища мы поссорились с Ирой, с которой я дружил (сестра Оксаны), а с Оксаной мы почему-то считали себя, братом и сестрой. Были какие-то родственные, дальние отношения в наших семьях. И вот эта ссора мне показала, что я ей не безразличен, и не только, как брат. Потом она меня пригласила на вечер, как своего, как сказали бы сейчас, парня, в клуб им. Зуева, где был студенческий вечер библиотечного института, где она училась. И мы уже были там не братом и сестрой. Так начались наши отношения. Интересно, мы обычно в моих отпусках гуляли чаще всего втроем, с детства, я, Оксана и Ира. |
Так больше говорили мы с Оксаной. И я всегда, даже когда дружил с Ирой, не
представлял её свое женой. А почему-то Оксану. Мне даже снился не один раз сон,
что нас обнявшихся несет речной поток. Странно очень, ведь, как казалось, любил
Иру. Так вот, куда мы приехали с мамой, нам было не до праздника (7 ноября).
Искали предлог сбежать. Нашелся. Уж не знаю, придумал ли это Генка, или на самом
деле было, что ему надо встречаться толи с корейским послом, толи с кем-то из
наших, для оформления его в Корею. Тогда наши спецы – ценились! Мне и сейчас
кажется, что дело в этом, потому я и не смог его в дальнейшем отыскать.
Приехали в Москву, на Маяковку, где жили девчонки. Был хороший вечер, по-моему,
шампанское, телевизор, темнота. Моя голова лежала на коленях Оксаны. Её рука в
моих волосах (а ведь тогда была у меня великолепная, совершенно черная,
громадная шевелюра). Это был, наверно, последний мой вечер в Москве. Мы уже
считали для себя, что друг без друга нам не жить. Уезжая, я сказал её бабушке
Оле (у Оксаны рано умерла мама, и её воспитывала бабушка), чтобы она её
берегла. Уж, от кого, и зачем сказал – не знаю. Но что-то переполняло, росла в душе
нежность. Всё! Германия! 23-29.10.2015 Обработка: Р.И. Брюховецкий |
